19.09.2012 в 23:50
Пишет Они знают!!!:И завершает наш пятый фест Психически нездоровая девачка. И завершает довольно оптимистичненько:
Родители вывозили меня на дачу раз в месяц, как по расписанию. На дачу я ездила как на каторгу, потому что там не было Севы из седьмого «Б», танцевальной студии и любимого портала. Зато был огород, двухэтажный дом и туалет — покосившаяся будка. Воняло от нее до самой калитки, и порой казалось, что запах чуют даже соседи. В соседях у нас ходил старик — седой, сгорбленный, немного сумасшедший, в общем, такой, какими должны быть старики. Образцовый старик, который обустроил свой участок всем на зависть — баня, широкое крыльцо, колодец… спутниковую антенну даже присобачил, чтобы внуки мультики смотрели. И туалет у него был хороший, теплый, не чета нашему. Яркая лампочка спускалась с потолка на черном шнуре и изредка покачивалась под порывами ветра.
читать дальше— Привет, малявка, — приветствовал меня Евсеич всякий раз, когда я пробиралась на его участок.
— Здрасьте! — вежливо здоровалась я, а после громко добавляла: — А можно я в ваш туалет зайду? А то у нас это… ну это…
— Ась? — Евсеич старый был и все время думал, что недослышал, переспрашивал. А я чего? Я ничего. Приходилось отвечать погромче.
— Ну это… засрано у нас!
Папа потом мне задницу надрал за то, что перед соседями позорю. А ведь сам учил говорить только правду.
— Честная у тебя девчонка, — усмехнулся Евсеич, завидев папу на следующий день.
— Угу, — буркнул тот, — воспитали на свою голову, — добавил он шепотом.
— Слышь, Димыч, ты мне помнишь чаво обещал-то? Крыша совсем худая стала.
— Помню, Евсеич, помню, все руки не доходят, но на следующей неделе точно!
Евсеич умер разом. Знаете, обычно люди долго умирают, а Евсеич, он был-был, и вдруг не стало.
Мы сидели в гостиной, играли в шарады, когда раздался громкий стук, и в дом ворвалась Надька, внучка Евсеича. Надька была маленькая совсем — всего восемь ей было. А мне — десять.
— Там деда… — плакала она. — Дедушке… плохо…
Мама с отцом переглянулись и бросились бежать, а я сначала надела шапку, шубу и тоже пошла. В тапочках. Пока дошла, ноги совсем закоченели, но мама почему-то не сделала мне замечания, она прижимала трубку к уху и повторяла: «Поняла, поняла, поняла».
— Вот что, Лиза, мы сами Ивана Евсеича отвезем, — заявила она дочери Евсеича, швырнув телефон на диван. — Пока-а-а эти расторопные врачи приедут! Не врачи, а одно название.
И папа с мамой и Евсеичем уехали. Я смотрела, как два красных огонька фар тускнеют в темноте, и когда они вовсе исчезли, слезла с подоконника. Надька вытирала сопли, сидя на ковре, а тетя Лиза капала в стакан пахучую жидкость. Мне хотелось играть в прятки, но Надька помотала головой и отвернулась. Ну и ладно, не больно-то и хотелось.
Новой крыши Евсеич так и не дождался. Отец с мамой приехали рано утром, белые, как утренняя овсянка на молоке, и папа покачал головой — не спасли. Дома мама дрожащими руками мыла посуду и бормотала себе под нос, она не смотрела на часы, и я просидела в гостиной до самой ночи, пока сама не захотела спать.
С тех пор Евсеич навещал родных редко, приходил время от времени и проверял, все ли на месте. Очень уж он переживал за хозяйство. В дом, правда, не заходил, зато сидел на лавочке, стоял на крыльце и всякий раз занудно повторял: «Крыша-то совсем прохудилась, слышь, Димыч?..»
Папа в привидения не верил и отмахивался от нас с мамой, но в конце концов не выдержал и, вооружившись молотком с гвоздями, полез чинить. «Обещал все-таки, — он пожал плечами и прибавил: — А ты не выдумывай, привидений не бывает».
— Но мама тоже видела! — я топнула ногой. Конечно же, это заставит папу поверить мне.
— Све-е-ет, ты чему ребенка учишь? — нахмурился отец, высунувшись из-за трубы. — Кого вы там на пару высмотрели?
— Ты чинишь? — мама была настроена воинственно. — Вот и чини! А ты Евсеич, раз уж ты здесь, — она уперла руки в бока и громко сказала в пустоту, — сделай так, чтобы телевизор стал показывать нормально! Третий день мучаемся, рябь идет! — и тряпкой половой взмахнула. Наверное, чтобы Евсеич испугался и сделал.
Евсеич вздохнул и подмигнул мне. Его седая клочкастая борода, похожая на большой одуванчик, зашевелилась — улыбался Евсеич, стало быть. Как он мог повлиять на телевизор, я не знала, ведь даже маленьким детям известно, что телевизор показывает из-за волн, и Евсеич здесь помочь не в силах.
— Чую загрязненную ауру! — послышалось от калитки, и отец выронил молоток от ужаса.
Нет, вы не подумайте, что папа ауры испугался, просто тетя Бася приехала. Как звали тетю Басю на самом деле не знал даже папа, чьей двоюродной сестрой она была. Может быть, Ася, а может, Бригитта, кто ее разберет, но она велела звать Басей.
Бася увлекалась магией и астрологией, а мама говорила, что уж лучше бы Бася занималась вышиванием и кулинарией, «все толку больше».
Бася с порога заявила, что соседний дом плохое место, и что нам следует продать дачу как можно скорее и уехать подальше. Желательно в Южную Африку, чтобы аура нас там не достала.
— Еще чего? — фыркнула мама. — А квартиру нам не продать? А то мы вон в сарае спать можем! Ты, Бася, ерунду говоришь.
Бася обиделась и отправилась спать. Спали мы с ней в одной комнате, потому что гостевых не было. Храпела она ужасно, и я глаз не сомкнула, все храп ее слушала. А под утро захотелось в туалет.
Нашу будку Бася еще утром обозвала «проклятущей ямой», и я, согласившись с ней, поплелась к теть Лизе и Надьке на участок. У них там чисто. И свет включается. Тучи, вечером едва заметные, спустились совсем низко и теперь заглядывали в окна. Кожа покрылась пупырышками, ветер щекотал лодыжки, и я совсем уж собралась вернуться, но вспомнила вонючий туалет с противными мухами. Нет уж, пойду до конца, раз выбралась, осталось немножко.
О том, что еще обратно надо идти, я как-то не подумала.
Выхожу из туалета, а снаружи темнота, после света — словно чернила разлили. Побрела почти наощупь, шаг, второй, третий, руки вперед выставила. Смотрю — сидит кто-то и на меня уставился.
— Деда Евсеич?
— Признала, малявка! — обрадовался тот. — Иди-иди, садись, посидишь со мной, — он похлопал по лавке рядом с собой.
С мертвыми сидеть я не привыкла.
— Да не бойся, — отмахнулся Евсеич, — не съем я тебя. А коли мертвых боишься, так это ты зря. Бояться живых надо, они намного опаснее. Вон сын у меня — работать не хотит, хотит только на диване лежать, жена у него… ну а чего жена? Работает целыми днями, дачка-то совсем разваливается, ну да я Светку не виню. Надюшка маленькая еще, чтобы хорошенько матери помогать… так и развалится домишко, э-эх, — он махнул рукой. — Кто еще, кроме меня, присмотрит? Да никто!
— Деда Евсеич, а хочешь, я буду Надьке помогать? Вдвоем мы сумеем дом в порядке держать! Я тебе обещаю.
— А хочу, — хитро прищурился Евсеич. — Ты, я гляжу, девчонка смелая, расторопная.
Ага, я такая.
— Ты только не волнуйся за дом, тебе вредно.
— Вредно? Мне уже ничего не вредно, малявка.
— А ты правда существуешь? — я протянула руку, но не смогла дотронуться до морщинистой кожи. По телу пробежал холодок.
— Не-а, нет меня.
— А почему тогда я тебя вижу?
— Ну-у… нам разрешено показываться только тем, кому мы доверяем. И кто никому про это не расскажет.
— Рот на замок! — и я приложила палец к губам.
Мы помолчали, а потом Евсеич тяжко вздохнул:
— Пора мне, не люблю возвращаться на рассвете. Слышь, малявка, ты это… — прокряхтел он, с трудом поднимаясь на ноги и растирая спину. — Ты приходи, ежели чего, не стесняйся, — кивнул на туалет.
Я с готовностью закивала.
— Приходи-приходи, прям не спрашивая. У меня честные, знаешь ли, в чести.
URL записиРодители вывозили меня на дачу раз в месяц, как по расписанию. На дачу я ездила как на каторгу, потому что там не было Севы из седьмого «Б», танцевальной студии и любимого портала. Зато был огород, двухэтажный дом и туалет — покосившаяся будка. Воняло от нее до самой калитки, и порой казалось, что запах чуют даже соседи. В соседях у нас ходил старик — седой, сгорбленный, немного сумасшедший, в общем, такой, какими должны быть старики. Образцовый старик, который обустроил свой участок всем на зависть — баня, широкое крыльцо, колодец… спутниковую антенну даже присобачил, чтобы внуки мультики смотрели. И туалет у него был хороший, теплый, не чета нашему. Яркая лампочка спускалась с потолка на черном шнуре и изредка покачивалась под порывами ветра.
читать дальше— Привет, малявка, — приветствовал меня Евсеич всякий раз, когда я пробиралась на его участок.
— Здрасьте! — вежливо здоровалась я, а после громко добавляла: — А можно я в ваш туалет зайду? А то у нас это… ну это…
— Ась? — Евсеич старый был и все время думал, что недослышал, переспрашивал. А я чего? Я ничего. Приходилось отвечать погромче.
— Ну это… засрано у нас!
Папа потом мне задницу надрал за то, что перед соседями позорю. А ведь сам учил говорить только правду.
— Честная у тебя девчонка, — усмехнулся Евсеич, завидев папу на следующий день.
— Угу, — буркнул тот, — воспитали на свою голову, — добавил он шепотом.
— Слышь, Димыч, ты мне помнишь чаво обещал-то? Крыша совсем худая стала.
— Помню, Евсеич, помню, все руки не доходят, но на следующей неделе точно!
Евсеич умер разом. Знаете, обычно люди долго умирают, а Евсеич, он был-был, и вдруг не стало.
Мы сидели в гостиной, играли в шарады, когда раздался громкий стук, и в дом ворвалась Надька, внучка Евсеича. Надька была маленькая совсем — всего восемь ей было. А мне — десять.
— Там деда… — плакала она. — Дедушке… плохо…
Мама с отцом переглянулись и бросились бежать, а я сначала надела шапку, шубу и тоже пошла. В тапочках. Пока дошла, ноги совсем закоченели, но мама почему-то не сделала мне замечания, она прижимала трубку к уху и повторяла: «Поняла, поняла, поняла».
— Вот что, Лиза, мы сами Ивана Евсеича отвезем, — заявила она дочери Евсеича, швырнув телефон на диван. — Пока-а-а эти расторопные врачи приедут! Не врачи, а одно название.
И папа с мамой и Евсеичем уехали. Я смотрела, как два красных огонька фар тускнеют в темноте, и когда они вовсе исчезли, слезла с подоконника. Надька вытирала сопли, сидя на ковре, а тетя Лиза капала в стакан пахучую жидкость. Мне хотелось играть в прятки, но Надька помотала головой и отвернулась. Ну и ладно, не больно-то и хотелось.
Новой крыши Евсеич так и не дождался. Отец с мамой приехали рано утром, белые, как утренняя овсянка на молоке, и папа покачал головой — не спасли. Дома мама дрожащими руками мыла посуду и бормотала себе под нос, она не смотрела на часы, и я просидела в гостиной до самой ночи, пока сама не захотела спать.
С тех пор Евсеич навещал родных редко, приходил время от времени и проверял, все ли на месте. Очень уж он переживал за хозяйство. В дом, правда, не заходил, зато сидел на лавочке, стоял на крыльце и всякий раз занудно повторял: «Крыша-то совсем прохудилась, слышь, Димыч?..»
Папа в привидения не верил и отмахивался от нас с мамой, но в конце концов не выдержал и, вооружившись молотком с гвоздями, полез чинить. «Обещал все-таки, — он пожал плечами и прибавил: — А ты не выдумывай, привидений не бывает».
— Но мама тоже видела! — я топнула ногой. Конечно же, это заставит папу поверить мне.
— Све-е-ет, ты чему ребенка учишь? — нахмурился отец, высунувшись из-за трубы. — Кого вы там на пару высмотрели?
— Ты чинишь? — мама была настроена воинственно. — Вот и чини! А ты Евсеич, раз уж ты здесь, — она уперла руки в бока и громко сказала в пустоту, — сделай так, чтобы телевизор стал показывать нормально! Третий день мучаемся, рябь идет! — и тряпкой половой взмахнула. Наверное, чтобы Евсеич испугался и сделал.
Евсеич вздохнул и подмигнул мне. Его седая клочкастая борода, похожая на большой одуванчик, зашевелилась — улыбался Евсеич, стало быть. Как он мог повлиять на телевизор, я не знала, ведь даже маленьким детям известно, что телевизор показывает из-за волн, и Евсеич здесь помочь не в силах.
— Чую загрязненную ауру! — послышалось от калитки, и отец выронил молоток от ужаса.
Нет, вы не подумайте, что папа ауры испугался, просто тетя Бася приехала. Как звали тетю Басю на самом деле не знал даже папа, чьей двоюродной сестрой она была. Может быть, Ася, а может, Бригитта, кто ее разберет, но она велела звать Басей.
Бася увлекалась магией и астрологией, а мама говорила, что уж лучше бы Бася занималась вышиванием и кулинарией, «все толку больше».
Бася с порога заявила, что соседний дом плохое место, и что нам следует продать дачу как можно скорее и уехать подальше. Желательно в Южную Африку, чтобы аура нас там не достала.
— Еще чего? — фыркнула мама. — А квартиру нам не продать? А то мы вон в сарае спать можем! Ты, Бася, ерунду говоришь.
Бася обиделась и отправилась спать. Спали мы с ней в одной комнате, потому что гостевых не было. Храпела она ужасно, и я глаз не сомкнула, все храп ее слушала. А под утро захотелось в туалет.
Нашу будку Бася еще утром обозвала «проклятущей ямой», и я, согласившись с ней, поплелась к теть Лизе и Надьке на участок. У них там чисто. И свет включается. Тучи, вечером едва заметные, спустились совсем низко и теперь заглядывали в окна. Кожа покрылась пупырышками, ветер щекотал лодыжки, и я совсем уж собралась вернуться, но вспомнила вонючий туалет с противными мухами. Нет уж, пойду до конца, раз выбралась, осталось немножко.
О том, что еще обратно надо идти, я как-то не подумала.
Выхожу из туалета, а снаружи темнота, после света — словно чернила разлили. Побрела почти наощупь, шаг, второй, третий, руки вперед выставила. Смотрю — сидит кто-то и на меня уставился.
— Деда Евсеич?
— Признала, малявка! — обрадовался тот. — Иди-иди, садись, посидишь со мной, — он похлопал по лавке рядом с собой.
С мертвыми сидеть я не привыкла.
— Да не бойся, — отмахнулся Евсеич, — не съем я тебя. А коли мертвых боишься, так это ты зря. Бояться живых надо, они намного опаснее. Вон сын у меня — работать не хотит, хотит только на диване лежать, жена у него… ну а чего жена? Работает целыми днями, дачка-то совсем разваливается, ну да я Светку не виню. Надюшка маленькая еще, чтобы хорошенько матери помогать… так и развалится домишко, э-эх, — он махнул рукой. — Кто еще, кроме меня, присмотрит? Да никто!
— Деда Евсеич, а хочешь, я буду Надьке помогать? Вдвоем мы сумеем дом в порядке держать! Я тебе обещаю.
— А хочу, — хитро прищурился Евсеич. — Ты, я гляжу, девчонка смелая, расторопная.
Ага, я такая.
— Ты только не волнуйся за дом, тебе вредно.
— Вредно? Мне уже ничего не вредно, малявка.
— А ты правда существуешь? — я протянула руку, но не смогла дотронуться до морщинистой кожи. По телу пробежал холодок.
— Не-а, нет меня.
— А почему тогда я тебя вижу?
— Ну-у… нам разрешено показываться только тем, кому мы доверяем. И кто никому про это не расскажет.
— Рот на замок! — и я приложила палец к губам.
Мы помолчали, а потом Евсеич тяжко вздохнул:
— Пора мне, не люблю возвращаться на рассвете. Слышь, малявка, ты это… — прокряхтел он, с трудом поднимаясь на ноги и растирая спину. — Ты приходи, ежели чего, не стесняйся, — кивнул на туалет.
Я с готовностью закивала.
— Приходи-приходи, прям не спрашивая. У меня честные, знаешь ли, в чести.